Неточные совпадения
Дорогой,
в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных дорогах, и, так же как
в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал
в неярком
свете, падающем из
окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами,
в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще
в то время как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
Старый, запущенный палаццо с высокими лепными плафонами и фресками на стенах, с мозаичными полами, с тяжелыми желтыми штофными гардинами на высоких
окнах, вазами на консолях и каминах, с резными дверями и с мрачными залами, увешанными картинами, — палаццо этот, после того как они переехали
в него, самою своею внешностью поддерживал во Вронском приятное заблуждение, что он не столько русский помещик, егермейстер без службы, сколько просвещенный любитель и покровитель искусств, и сам — скромный художник, отрекшийся от
света, связей, честолюбия для любимой женщины.
Всё, что он видел
в окно кареты, всё
в этом холодном чистом воздухе, на этом бледном
свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие
в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
Из
окон комнаты Агафьи Михайловны, старой нянюшки, исполнявшей
в его доме роль экономки, падал
свет на снег площадки пред домом. Она не спала еще. Кузьма, разбуженный ею, сонный и босиком выбежал на крыльцо. Лягавая сука Ласка, чуть не сбив с ног Кузьму, выскочила тоже и визжала, терлась об его колени, поднималась и хотела и не смела положить передние лапы ему на грудь.
— Вот говорит пословица: «Для друга семь верст не околица!» — говорил он, снимая картуз. — Прохожу мимо, вижу
свет в окне, дай, думаю себе, зайду, верно, не спит. А! вот хорошо, что у тебя на столе чай, выпью с удовольствием чашечку: сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается
в желудке возня. Прикажи-ка мне набить трубку! Где твоя трубка?
У нас теперь не то
в предмете:
Мы лучше поспешим на бал,
Куда стремглав
в ямской карете
Уж мой Онегин поскакал.
Перед померкшими домами
Вдоль сонной улицы рядами
Двойные фонари карет
Веселый изливают
светИ радуги на снег наводят;
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом;
По цельным
окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
И дам и модных чудаков.
Здесь,
в мутном
свете остроконечных
окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и большие бочки; самая большая,
в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний темный дуб бочки лоснился, как отшлифованный.
Вон
окно в первом этаже: грустно и таинственно проходил сквозь стекла лунный
свет; вот и второй этаж.
В противоположном углу горела лампадка перед большим темным образом Николая чудотворца; крошечное фарфоровое яичко на красной ленте висело на груди святого, прицепленное к сиянию; на
окнах банки с прошлогодним вареньем, тщательно завязанные, сквозили зеленым
светом; на бумажных их крышках сама Фенечка написала крупными буквами «кружовник»; Николай Петрович любил особенно это варенье.
Солнечный
свет, просеянный сквозь кисею занавесок на
окнах и этим смягченный, наполнял гостиную душистым теплом весеннего полудня.
Окна открыты, но кисея не колебалась, листья цветов на подоконниках — неподвижны. Клим Самгин чувствовал, что он отвык от такой тишины и что она заставляет его как-то по-новому вслушиваться
в слова матери.
Самгин сел на нары.
Свет падал
в камеру из квадратного
окна под потолком, падал мутной полосой, оставляя стены
в сумраке. Тагильский сел рядом и тихонько спросил Самгина...
Дом Зотовой — тоже одноэтажный, его пять
окон закрыты ставнями,
в щели двух просачивались полоски
света, ложась лентами на густую тень дома.
Напевая, Алина ушла, а Клим встал и открыл дверь на террасу, волна свежести и солнечного
света хлынула
в комнату. Мягкий, но иронический тон Туробоева воскресил
в нем не однажды испытанное чувство острой неприязни к этому человеку с эспаньолкой, каких никто не носит. Самгин понимал, что не
в силах спорить с ним, но хотел оставить последнее слово за собою. Глядя
в окно, он сказал...
Три квадратных
окна, ослепленные снегом, немного пропускали
света под низкий потолок, и
в сероватом сумраке Самгину показалось, что пекарня тоже тесно набита людями.
Проснулся он с тяжестью
в голове и смутным воспоминанием о какой-то ошибке, о неосторожности, совершенной вчера. Комнату наполнял неприятно рассеянный, белесоватый
свет солнца, спрятанного
в бескрасочной пустоте за
окном. Пришел Дмитрий, его мокрые, гладко причесанные волосы казались жирно смазанными маслом и уродливо обнажали красноватые глаза, бабье, несколько опухшее лицо. Уже по унылому взгляду его Клим понял, что сейчас он услышит нечто плохонькое.
Вышли
в коридор, остановились
в углу около большого шкафа, высоко
в стене было вырезано квадратное
окно, из него на двери шкафа падал
свет и отчетливо был слышен голос Ловцова...
Поцеловав его
в лоб, она исчезла, и, хотя это вышло у нее как-то внезапно, Самгин был доволен, что она ушла. Он закурил папиросу и погасил огонь; на пол легла мутная полоса
света от фонаря и темный крест рамы; вещи сомкнулись;
в комнате стало тесней, теплей. За
окном влажно вздыхал ветер, падал густой снег, город был не слышен, точно глубокой ночью.
Когда назойливый стук
в дверь разбудил Самгина, черные шарики все еще мелькали
в глазах его, комнату наполнял холодный, невыносимо яркий
свет зимнего дня, —
света было так много, что он как будто расширил
окно и раздвинул стены. Накинув одеяло на плечи, Самгин открыл дверь и,
в ответ на приветствие Дуняши, сказал...
А через несколько дней, ночью, встав с постели, чтоб закрыть
окно, Клим увидал, что учитель и мать идут по дорожке сада; мама отмахивается от комаров концом голубого шарфа, учитель, встряхивая медными волосами, курит.
Свет луны был так маслянисто густ, что даже дым папиросы окрашивался
в золотистый тон. Клим хотел крикнуть...
На стене, по стеклу картины, скользнуло темное пятно. Самгин остановился и сообразил, что это его голова, попав
в луч
света из
окна, отразилась на стекле. Он подошел к столу, закурил папиросу и снова стал шагать
в темноте.
Она ушла, сердито шаркая туфлями. Самгин встал, снова осторожно посмотрел
в окно,
в темноту;
в ней ничего не изменилось, так же по стене скользил
свет фонаря.
Человек передвинулся
в полосу
света из
окна и пошел на Самгина, глядя
в лицо его так требовательно, что Самгин встал и назвал свою фамилию, сообразив...
Скупо бросив несколько десятков тяжелых капель, туча прошла, гром стал тише, отдаленней, ярко взглянула
в окно луна, и
свет ее как бы толкнул все вокруг, пошевелилась мебель, покачнулась стена.
Кутузов, задернув драпировку, снова явился
в зеркале, большой, белый, с лицом очень строгим и печальным. Провел обеими руками по остриженной голове и, погасив
свет, исчез
в темноте более густой, чем наполнявшая комнату Самгина. Клим, ступая на пальцы ног, встал и тоже подошел к незавешенному
окну. Горит фонарь, как всегда, и, как всегда, — отблеск огня на грязной, сырой стене.
В окно хлынул розоватый поток солнечного
света, Спивак закрыла глаза, откинула голову и замолчала, улыбаясь. Стало слышно, что Лидия играет. Клим тоже молчал, глядя
в окно на дымно-красные облака. Все было неясно, кроме одного: необходимо жениться на Лидии.
Как это символично, что он слепнет», — думал Самгин, глядя
в окно, на мещанские домики, точно вымытые лунным
светом.
Он сидел
в простенке, который скрывал его лицо, тогда как
свет от
окна прямо падал на нее, и он мог читать, что было у ней на уме.
Райский нижним берегом выбралсл на гору и дошел до домика Козлова. Завидя
свет в окне, он пошел было к калитке, как вдруг заметил, что кто-то перелезает через забор, с переулка
в садик.
В темноте рисовались ей какие-то пятна, чернее самой темноты. Пробегали, волнуясь, какие-то тени по слабому
свету окон. Но она не пугалась; нервы были убиты, и она не замерла бы от ужаса, если б из угла встало перед ней привидение, или вкрался бы вор, или убийца
в комнату, не смутилась бы, если б ей сказали, что она не встанет более.
— Что такое у тебя? Я
в окно увидала
свет, испугалась, думала, ты спишь… Что это горит
в чашке?
— Это бы лицо да с молитвенным, напряженным взглядом, без этого страстного вожделения!.. Послушайте, Борис Павлыч, переделайте портрет
в картину; бросьте ваш
свет, глупости, волокитства… завесьте
окна да закупорьтесь месяца на три, на четыре…
Со страхом и замиранием
в груди вошел Райский
в прихожую и боязливо заглянул
в следующую комнату: это была зала с колоннами,
в два
света, но до того с затянутыми пылью и плесенью
окнами, что
в ней было, вместо двух светов, двое сумерек.
Помню еще около дома огромные деревья, липы кажется, потом иногда сильный
свет солнца
в отворенных
окнах, палисадник с цветами, дорожку, а вас, мама, помню ясно только
в одном мгновении, когда меня
в тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня принять дары и поцеловать чашу; это летом было, и голубь пролетел насквозь через купол, из
окна в окно…
Был уже полный вечер;
в окно моей маленькой комнаты, сквозь зелень стоявших на
окне цветов, прорывался пук косых лучей и обливал меня
светом.
«Вы, верно, не обедали, — сказал Болтин, — а мы уже кончили свой обед: не угодно ли закусить?» Он привел меня
в кают-компанию, просторную комнату внизу, на кубрике, без
окон, но с люком наверху, чрез который падает обильный
свет.
В Европе нежарко: мы ищем
света и строим домы с большими
окнами, сидим на возвышениях, чтоб быть ближе к
свету; нам нужны стулья и столы.
Хозяйка предложила Нехлюдову тарантас доехать до полуэтапа, находившегося на конце села, но Нехлюдов предпочел идти пешком. Молодой малый, широкоплечий богатырь, работник,
в огромных свеже-вымазанных пахучим дегтем сапогах, взялся проводить. С неба шла мгла, и было так темно, что как только малый отделялся шага на три
в тех местах, где не падал
свет из
окон, Нехлюдов уже не видал его, а слышал только чмоканье его сапог по липкой, глубокой грязи.
Но он долго не мог уснуть;
в открытые
окна вместе с свежим воздухом и
светом луны вливалось кваканье лягушек, перебиваемое чаханьем и свистом соловьев далеких, из парка, и одного близко — под
окном,
в кусте распускавшейся сирени.
В роскошной спальне Зоси Ляховской теперь господствовал тяжелый для глаз полумрак;
окна были задрапированы тяжелыми складками зеленой материи, едва пропускавшими
в комнату слабый
свет.
— Так и знал, так и знал! — заговорил Веревкин, оставляя какую-то кость. — Не выдержало сердечко? Ах, эти дамы, эти дамы, — это такая тонкая материя! Вы, Сергей Александрыч, приготовляйтесь: «Sophie Ляховская — красавица, Sophie Ляховская — богатая невеста». Только и
свету в окне, что Sophie Ляховская, а по мне так, право, хоть совсем не будь ее: этакая жиденькая, субтильная… Одним словом — жидель!
По дороге к Ивану пришлось ему проходить мимо дома,
в котором квартировала Катерина Ивановна.
В окнах был
свет. Он вдруг остановился и решил войти. Катерину Ивановну он не видал уже более недели. Но ему теперь пришло на ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такого дня. Позвонив и войдя на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, он увидал спускавшегося сверху человека,
в котором, поравнявшись, узнал брата. Тот, стало быть, выходил уже от Катерины Ивановны.
Да и не подозрение только — какие уж теперь подозрения, обман явен, очевиден: она тут, вот
в этой комнате, откуда
свет, она у него там, за ширмами, — и вот несчастный подкрадывается к
окну, почтительно
в него заглядывает, благонравно смиряется и благоразумно уходит, поскорее вон от беды, чтобы чего не произошло, опасного и безнравственного, — и нас
в этом хотят уверить, нас, знающих характер подсудимого, понимающих,
в каком он был состоянии духа,
в состоянии, нам известном по фактам, а главное, обладая знаками, которыми тотчас же мог отпереть дом и войти!“ Здесь по поводу „знаков“ Ипполит Кириллович оставил на время свое обвинение и нашел необходимым распространиться о Смердякове, с тем чтоб уж совершенно исчерпать весь этот вводный эпизод о подозрении Смердякова
в убийстве и покончить с этою мыслию раз навсегда.
Когда еще до
свету положили уготованное к погребению тело старца во гроб и вынесли его
в первую, бывшую приемную комнату, то возник было между находившимися у гроба вопрос: надо ли отворить
в комнате
окна?
Следующие два дня были дождливые,
в особенности последний. Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули жар из печей и положили его посредине фанзы
в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума. На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по
окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я сплю
в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел
свет потухающих углей и испугался.
Какие они им подносят перспективные виды собственных комнат с щеткой на правом плане, грядкой сору на вылощенном полу, желтым самоваром на столе возле
окна и самим хозяином,
в халате и ермолке, с ярким бликом
света на щеке!
Во всю ширину раскрытых
окон шевелились и лепетали молодые, свежие листья плакучих берез; со двора несло травяным запахом; красное пламя восковых свечей бледнело
в веселом
свете весеннего дня; воробьи так и чирикали на всю церковь, и изредка раздавалось под куполом звонкое восклицание влетевшей ласточки.
Мужик глянул на меня исподлобья. Я внутренне дал себе слово во что бы то ни стало освободить бедняка. Он сидел неподвижно на лавке. При
свете фонаря я мог разглядеть его испитое, морщинистое лицо, нависшие желтые брови, беспокойные глаза, худые члены… Девочка улеглась на полу у самых его ног и опять заснула. Бирюк сидел возле стола, опершись головою на руки. Кузнечик кричал
в углу… дождик стучал по крыше и скользил по
окнам; мы все молчали.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из
окон домов
свет выходил на улицу и освещал сугробы.
В другой стороне, «на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
Я отворил
окно — день уж начался, утренний ветер подымался; я попросил у унтера воды и выпил целую кружку. О сне не было и
в помышлении. Впрочем, и лечь было некуда: кроме грязных кожаных стульев и одного кресла,
в канцелярии находился только большой стол, заваленный бумагами, и
в углу маленький стол, еще более заваленный бумагами. Скудный ночник не мог освещать комнату, а делал колеблющееся пятно
света на потолке, бледневшее больше и больше от рассвета.
Это было невозможно… Troppo tardi… [Слишком поздно (ит.).] Оставить ее
в минуту, когда у нее, у меня так билось сердце, — это было бы сверх человеческих сил и очень глупо… Я не пошел — она осталась… Месяц прокладывал свои полосы
в другую сторону. Она сидела у
окна и горько плакала. Я целовал ее влажные глаза, утирал их прядями косы, упавшей на бледно-матовое плечо, которое вбирало
в себя месячный
свет, терявшийся без отражения
в нежно-тусклом отливе.